Марина Мень

Мама звонит мне на работу и просит срочно ехать домой. Отцу нехорошо. Он позвонил ей, но мне ближе добираться.

Знаю, что он болен, но не отдаю себе отчета в том, насколько опасно и тяжело его состояние. Мне 16 лет. Моя жизнь, в общем, никак не зависит от него. Главное, на чем я сосредоточена — учеба. Лина говорит, что, если хорошо подготовиться, никому не удастся «засадить» меня. Леву Головинского, ее бывшего ученика, пытали на устном экзамене по математике целый час, и в результате он все равно получил проходной балл. У нас «пятая графа», нам трудно пробиться. Так что нужно стараться. И я стараюсь. Занимаюсь с репетиторами по математике и физике. Лина сказала: «никакой дилеммы: либо технический ВУЗ, либо придется отказаться от высшего образования».

Еще я хожу на тренировки по гребле. Это может быть дополнительным плюсом при прохождении конкурса.

Отцу 64 года. Сейчас бы я сказала, всего 64. Но он явно израсходовал жизненный ресурс. Небритые синюшные щеки. Редкие растрепанные волосы. В последнее время не выходит из дома. Очень похудел. Утверждает, что после ухода на пенсию ему нечем жить.

Тем утром я запомнила его сидящим за кухонным столом. Мама пыталась накормить его первой клубникой. Размяла ягоды со сметаной и сахаром. «Не в коня корм» — он с трудом проглатывает ложку...

Открываю дверь своим ключом. Нахожу его на кухне. «Зачем ты пришла...» — он пытается привязать себя к плите скрученным бинтом. Включены две из четырех газовых горелок.

У меня откуда-то берутся ласковые интонации. Обнимаю его, разрезаю ножницами веревку из бинта, веду в комнату, сажаю на кровать. Внезапно он валится на бок и начинает храпеть. Звоню маме, чтобы посоветоваться.

— Кажется он уснул.

— Разбуди его.

— Не получается!

— Тогда вызывай скорую!

Проходит довольно много времени. Всхрапывания постепенно становятся все более редкими, потом совсем прекращаются. Впущенные мной сотрудники скорой помощи смотрят скептически.

— Готов! — произносит один из вошедших.

Меня смущает то, что они ничего не собираются делать. Может быть, нужно искусственное дыхание, массаж сердца?! Нет, у врача уже готов диагноз: причина смерти: ОКН — острая коронарная недостаточность.

Вскоре появляется мама. Отправляет меня на тренировку, «чтобы развеяться».

«У меня только что умер отец» — сообщаю я зачем-то девчонкам в раздевалке. «Да?» — они растеряны, не знают, что следует говорить в таких случаях.

Я тоже не знаю — что делать, что думать. Кажется, положено грустить. Но у меня впечатление, что эта смерть принесла облегчение всей нашей семье и, прежде всего, самому папе...

Едем в микроавтобусе на кладбище, и мама совершенно не может вынести траурную музыку, вызывающую у нее приступы рыданий, выстаиваем гражданскую панихиду, сидим за столом на импровизированных поминках (кто-то говорит, что у евреев поминки не приняты, но какие мы к черту евреи!).

В какой-то момент, видя, как родственники начинают традиционный тягучий разговор, о том, сколько великих людей были этими самыми евреями, даже у Ленина дед по матери был выкрест, пытаюсь противостоять их ритуалу: растравляю в себе истерику, которая представляется мне более соответствующей трауру. Мама истерики ненавидит, хладнокровно поливает меня водой из чашки, после чего я некоторое время прихожу в себя, лежа на полу в небольшой луже.

Почему-то, перебирая потом его бумаги, мы нашли старую газету, в которой была напечатана Конституция 77-го года. На полях газеты рукой моего отца написано: «Это единственное, что я могу оставить в наследство своим дочерям»...